RussiaPost.su Глобальная политика
К вопросу о рецептах спасения от глобального вымирания.
На днях в ходе дискуссии в комментах на тему мигрантов проскочила информация о том, что население Узбекистана превысило 35 миллионов человек. Для справки: в 1960 году узбеков в тогда ещё «советской» республике было 10 миллионов. Так вот, данные о столь успешном размножении вызывают у меня сомнения, ибо новейшая история Средней Азии уже знает случай, когда на бумаге население росло стремительным домкратом, но как только умер предыдущий туркменбаши, так власти внезапно признали, что никакими почти 7-ю миллионами туркмен даже не пахнет, официально сократив численность жителей до 4,8 миллиона.
Однако, даже если узбеки и привирают, то они всё-таки пока ещё размножаются. В отличие от русских. Причина этого, вероятно, кроется в том, что они более соответствуют формуле, выведенной ехидным ватником Мараховским.
Единственный вариант, сочетающий проживание в современной цивилизации (хотя бы в определённых дозах её) с традиционной семейственностью, но при этом не требующий гигантских вложений — это вариант религиозной общины. Я сейчас не об американских амишах, спрятавшихся от цивилизации в кукурузе, и не об израильских ультраортодоксах, живущих изолированными кварталами и притом на пособиях.
Опять-таки: у меня нет уверенности в том, что этот вариант антихрупок и устойчив. Но на сегодня он один сочетает в себе взаимодействие с техническим прогрессом и защиту от его социальных эффектов. И стеной, которая защищает такие общины от растворения в дистопическом «цифровом концлагере», служит старый добрый Deus Vult, Божья воля.
Как лестадианцы (см. фото в начале поста) ухитряются сочетать консервативные религионые воззрения с приобщением к дьявольским искушениям эльфийской цивилизации?
Вероятно, они считают, что раз Бог попустил появление оных искушений, значит — следует принять Его волю и приспособиться, а не убегать в спрятанные от мира деревни, как поступили амиши.
Это весьма рациональный подход. И не зря тот же Мараховский ранее писал, что верующие не менее, а более рациональны, нежели атеисты.
Более или менее вдумчивое изучение воли к смыслу (далее можно включить длинный список цитат из древности, но сегодня, думаю, обойдёмся без этого) приводит нас к гипотезе. Она состоит в том, что человек — даже если он крайний индивидуалист — не слишком-то ценит своё единственное и неповторимое Я. Он придаёт не так уж много значения даже своей собственной конечности, если ему удаётся обрести ощущение, что эта его окончательность не полная и весь он не умрёт. Наша личность устроена так, что мы в состоянии утешиться даже соображениями, противоречащими нашей собственной рациональности.
Так, с точки зрения убеждённого советского коммуниста 1950-х несомненным воздаянием за все его лишения и сверхусилия являлся вклад в строительство будущего — нового и лучшего — мира, в котором счастливые дети и внуки в каком-нибудь 2021-м будут жить и покорять Вселенную.
Истинная рациональность должна была бы пожать плечами и сказать «да ну, глупости — что мне от этого, слаще в гробу будет лежаться». Однако же нет, она этого зачастую не говорила, и у нас есть тысячи примеров того, что люди, по убеждениям бывшие полными материалистами в хардкорном варианте, совершали даже подвиги самопожертвования — во имя той великой (превосходящей их «я») сущности, которой служили.
Мы можем говорить скорее о том, что религиозные концепции смысла жизни рациональней концепций атеистических — поскольку они подводят некоторую базу под универсальное человеческое стремление к выходу за пределы своего «я» и соединению с чем-то большим.
Это звучит парадоксом, но в действительности им не является. Мы можем, например, изучать манифесты светского гуманизма (их в XX веке было написано немало) — и обнаружим, что они, настаивающие на свободе развития личности, куда больше внимания уделяют обоснованию этичного поведения в социуме (грубо говоря — «в обществе, соблюдающем принципы светского гуманизма, где индивиды не делят окружающих на приятные и неприятные себе объекты, а относятся ко всем с уважением, каждый индивид получает и максимум собственной выгоды»). Это выглядит логично в обществе равных — в природе не встречающемся — но стоит внести иерархию, как концепция такого гуманизма сыплется и начинает требовать иррациональной априорной подпорки в виде «альтруизм есть наш моральный долг». Если вам показалось на этом месте, что место высшего божественного начала, которому следует служить, заняло Общество (одновременно конкретное и абстрактное) — то нет, вам не показалось.
Итак — личный упадок адекватно может воспринимать человек как религиозных, так и материалистических взглядов, нашедший своё утешение в большем-чем-он, которому он служит. Просто человек религиозный, декларирующий свою личную заинтересованность в этом Большем, ведёт себя рациональней (все недополученные им на земле награды принесены в жертву некоей высшей награде, ожидаемому либо уже переживаемому соединению с Богом). Впрочем, атеист может сказать, что зато он ведёт себя бескорыстней.
К упадку глобальному (то есть к той фазе исторического цикла, в которой прежние устои рушатся, надежды не оправдываются, утешения перестают утешать, подвиги и лишения не находят своей награды, а ачивки не веселят) сказанное выше относится также. В сущности, жить во времена упадка общества — значит жить в мире, который безжалостно и последовательно обесценивается — и мы, составляющие его, обесцениваемся вместе с ним.
Во что вкладываться, когда всё кругом обесценивается? В нечто большее, нежели ты сам. Например — в размноженные через соития с женою слегка изменённые копии себя.
И учить их, что да, мир погряз во всяком неприятном, но раз такова Божья воля — то надо принять её, прилежно заниматься, стать программистом и, в конце концов, унаследовать Землю после тех, кто предпочитает гордо и независимо опекать 40 кошек.
ЖЖ: ifc
